ГОКУ Государственный архив Мурманской области

«ВОЙНА ВОЙНОЙ, А ЖИЗНЬ ЕСТЬ ЖИЗНЬ...»

(воспоминания А.С. Храповицкого)

Александр Сергеевич Храповицкий (02.08.1916-25.02.1992) - почетный гражданин города-героя Мурманска. А еще - изобретатель, рационализатор, краевед, спортсмен. Его личный фонд бережно хранится в Государственном архиве Мурманской области.

Будущий мурманчанин родился на Новгородчине. На Кольский Север он приехал в 14 лет. Работал в топографической партии. С 1933 г. по 1941 г. - ходил в море на рыболовецких судах Мурманского тралового флота: сначала - на траулере «Кета», затем - на РТ-54 «Судак». Был мотористом, механиком. Когда началась война, «Судак» переоборудовали в сторожевой корабль, получивший имя «Муссон» и вошедший в состав 1-го дивизиона охраны водного района.

В конце 1941 г. Александр Сергеевич попал на лечение в военно-морской госпиталь № 74, находившийся в Мурманске. Пока он лечился, «Муссон» был потоплен противником, и краснофлотца Храповицкого оставили при госпитале санитаром. Воспоминания Александра Сергеевича о госпитальной жизни военных лет мы и предлагаем вашему вниманию.

Из воспоминаний А.С. Храповицкого о работе в военно-морском госпитале № 74 в годы войны

Г. Мурманск 1985-1989 гг.

[...][1] Во вторую бомбежку сорок первого, кажется, в сентябре, здание госпиталя бомбили, и пожар вынудил его эвакуироваться. К тому времени в городе армейские госпитали развернулись в зданиях бывших школ, ныне школы № 4 и № 19, рядом с кинотеатром «Северное сияние», эвакогоспиталь (пересыльный) - в здании мореходки по ул. Шмидта и в недостроенной школе по ул. Полярные Зори, угол Софьи Перовской...

В каких условиях проходила жизнь госпиталя? Немецкие стервятники охотились за госпиталем. Это стало известно, когда был доставлен в госпиталь летчик с подбитого «юнкерса», а в планшете карта с отметкой на плане города здания госпиталя, перечеркнутого красным крестом под бомбовый удар. И, пожалуй, не ошибусь, не обходилось ни одной бомбардировки города, чтобы фугасы не упали около здания госпиталя.

Только счастье спасало, а вернее тактическое расположение здания без ориентира для прицела спасало от прямого попадания. Так, с улицы Книповича по этим соображениям уже в ноябре 1941 года госпиталь перебазировался в школу № 17 (та, что сейчас 1-я). А после бомбежек и пожаров в июне-июле 1942 года передислоцировался в Тюва-губу. И так это совершалось трижды. А всего около здания госпиталя разорвалось более 700 авиабомб разного калибра, с крыши сброшено или локализовано более 75 зажигалок и десяток кассет.

В это время функционировали три хирургических отделения, терапевтическое, при нем туберкулезное, и лаборатории - рентгенологии, физиотерапии, лечебная физкультура и даже грязелечебница, стоматология и другие. Их возглавляли опытные врачи...

Особо памятным май месяц [1942 г.] стал для нас, военнослужащих в госпитале, тем, что получили приказ из штаба Северного флота. Когда 29 мая в 1 час 40 минут к лесному причалу порта со спущенным бело-красным флагом осторожно швартовался эсминец с бортовым номером «Н-37», мы, санитары, краснофлотцы П. Чижов, Д. Филиппов, Д. Рыбаков, А. Начеса, водители санитарок (машин), старшина 1 статьи К. Кузнецов, под командованием офицера капитана медицинской службы К.Б. Поповой и двух хирургов уже ожидали польский боевой корабль «Гарланд» из охраны конвоя PQ-16, на котором были раненые. Увидели обгорелые надстройки с почерневшей краской и развороченными местами обшивок, кожухов со следами больших пятен запекшейся крови, а на палубе прикрытые белыми одеялами или полотном брезента лежали в ряд тела убитых польских моряков.

Беван, офицер английской миссии, просил штаб Северного флота выделить санитарные машины и инженерную технику для осмотра повреждений эсминца «Гарланд» после того, как раненые будут свезены на берег. Конвой был атакован в 20 часов 30 минут 25 мая 1942 года. «Гарланд» подвергся 15 атакам «юнкерсов-88» и трем атакам немецких торпедоносцев, имеет повреждения, 8 человек убитых и 40 раненых моряков.

Позднее мы узнаем, что от последующих атак авиации противника на корабль, от смертельных ран, от огня пожара, в пути к Мурманску погибло еще 13 моряков.

Успокаивая раненых, забинтованных, с окровавленными повязками, [их] переносили на причал и размещали в санитарки. Мы не без тревоги поглядывали на безоблачное синее небо и город, залитый полуночным солнцем, подумывая, не началась бы воздушная тревога. Успеть бы перевезти раненых. Но было тихо. Санитарки медленно двинулись, пробираясь по развороченным от фугасных бомб улицам, сквозь дым пожарищ от разбомбленных днем домов. Сделав несколько ездок, перевезли 36 тяжело и трех легкораненых в госпиталь (школа № 17, сейчас 1-я).

Смотрим на польских моряков - такие же, как наши парни: русые с голубыми глазами. Их глаза остались для нас незабываемыми, очевидно, на всю жизнь. В них отражались тревога, и неизвестность ожидания, и сдерживание боли от ран, и не утихшее полушоковое сознание минувшего боя и гибели товарищей. Сама обстановка города обостренно воздействовала, разочаровывала, что не в тихой гавани оказались. Однако, оказанное радушие, сердечное отношение медперсонала, уход сделали свое в успешном выздоровлении, и глаза их засветились радостью - выживут.

Первыми к раненым прикоснулись руки медсестер приемного покоя - старшин 1 статьи А. Павловой и А. Борисенко. В первую очередь, обрабатывали тяжелораненых, как например, старшего матроса Борислава [Бомба] со множеством осколочных ранений головы, лица, груди, или капитана Михаила Боровски, раненого в область поясницы. Быстро записывали данные в истории болезни, раздевали, обмывали под горячим душем, если позволяли ранения, делали первичную обработку района ранения, перекладывали раненого на чистые носилки с накрахмаленными простынями, и быстро санитары поднимали на этажи, в операционную или других - в перевязочную. В операционных, перевязочных, не обращали внимания на бомбежки, не отходили от раненых, пока усталость не сваливала с ног. После операционных поляками, как и другими моряками, занимались в палатах санитары, медицинские сестры, выполняя назначения с лаской материнской, порой со своих постов по суткам не уходили.

Кто же спасал жизни польских и других иностранных моряков - хирурги, медсестры и личный состав госпиталя от санитара до повара, сестры-хозяйки, и они тоже участвовали в восстановлении сил раненых, в скорейшем заживлении ран. Вот их имена: полковник медицинской службы, главный хирург Северного флота Д.А. Арапов, главный хирург госпиталя, полковник медицинской службы Г.Г. Яуре, начальник госпиталя, военный врач 1 ранга Н.И. Быстров, и т.д. ...

Война войной, а жизнь есть жизнь, и девичьей приходится оборачиваться в супружескую. Свершилась свадьба при необычных романтических обстоятельствах в осеннюю пору 1944 года... А в тот осенний вечер [я] заступил на вахту помощником дежурного офицера по госпиталю майора административной службы Чемоданова Игоря.

Подошло время отбоя. Он проверил наружную вахту и ночных дневальных в здании, где разместились кубрики старшинско-рядового состава медсестер и санитаров, дежурные отрапортовали - все спокойно. Чемоданов вернулся в «дежурку», раздался звонок телефона. Начальнику госпиталя не спалось, и он запросил, все ли в госпитале спокойно. Дежурный доложил, что обход закончен и прочие сведения, в том числе о ночной жизни отделений и кубриков личного состава - в норме, поступлений не было и т.д.

Не прошло и получаса, как перед нашим взором предстала стройная фигура полковника медицинской службы Попова М.С. Начальник госпиталя решил лично проверить наш рапорт, сославшись на предчувствие, дескать, может, не все гладко. Обход начали с кубриков личного состава. Посмотрели мужской. Кто на вахте - койки исправно застелены. На других отдыхали краснофлотцы, старшины. Спустились в женский кубрик. По госпитальному распорядку после отбоя в них разрешалось заходить из мужчин только дежурным офицерам в присутствии дежурного ночного дневального «слабого пола».

Не выслушав до конца рапорта дежурной старшины, начальник зашел в первую комнату - норма. Вторая тоже - кто дежурил, кто спал. В третьей подполковник заподозрил неладное у тех, кто спал. Тронул одеяло, а бугры его провалились, и оказалось вместо медсестры уложены по форме человека бушлаты, шинели и прочее. На следующей - то же самое. В четвертой комнате не на всех койках, но маскировка была. Набралось еще несколько коек с ложным отдыхом девушек. С трудом начальник сдерживал гнев за обман, только густые брови задвигались вниз да вверх. Приказал доложить, когда вернутся беглянки и кто. Ждать будет у себя. Они с Чемодановым ушли в корпус, а я остался на крыльце - поговорить с ночной дневальной. Выяснилось, она не знала о произошедшем.

Не прошло и десяти минут, как слышу властный окрик часового «Кто идет? Стрелять буду!» И в подтверждение грозного окрика в ночной тишине явственно услышался щелчок затвора винтовки и жалобный женский голос: «Журавлев, миленький, не стреляй, это мы...». У колючей проволоки заграждения двора замелькали фигуры в белых кофточках и цветастых платьях, и даже в белом платье. Подбирая подолы, осторожно перелезали через ограждение... А Журавлеву было 56 лет, смилостивилось сердце солдата трех войн, и колючую проволоку приподнял, помогая медсестрам пролезть под ней и не испачкать платья о торфяную землю, прихваченную ночным морозцем. Ну, а потом участвующие в свадьбе предстали с объяснениями перед начальником...

ГАМО. Ф. Р-531. Оп. 1. Д. 3. Л. 4-9; д. 135. Л. 5-11. Подлинник. Машинопись.

[1] Опущены сведения, не касающиеся работы А.С. Храповицкого в госпитале.