ГОКУ Государственный архив Мурманской области

НА КРАЮ ЗЕМЛИ РУССКОЙ

Мы продолжаем публикацию цикла статей «На краю земли Русской», подготовленных сотрудником Государственного архива Мурманской области Дмитрием Ермолаевым и посвященных истории Борисоглебского храма на реке Паз и Пазрецкого саамского погоста. Предлагаем вашему вниманию пятую часть этого цикла.

5. РЫБАЛКА ЗА РУБЕЖОМ

Проведение в 1826 году точной российско-норвежской границы поставило перед жителями Пазреки выбор: с какой стороны, то бишь в какой стране, поселиться. Поскольку центр погоста с древним храмом во имя святых мучеников Бориса и Глеба по-прежнему являлся русским владением, пазрецкие саамы в основном тоже сохранили российское подданство.

Погибнуть или приспособиться

Однако их традиционный сезонный кочевой цикл был разрушен. В самом деле, как переезжать с одного места на другое, если оно находится отныне в другом государстве? За рубежом оказались их исконные рыболовные угодья - в устье реки Паз и в Ярфьорде, именовавшемся по-русски Ровдинской губой.

Между тем от улова семги или другой морской рыбы часто зависело не просто благосостояние, но выживание. Оленным людям, не собиравшимся переходить к оседлости, оставалось либо погибнуть, либо приспособиться к новым условиям.

Вот тут-то и начинается эта история. Впервые ее в общих чертах проследил кандидат исторических наук из Архангельска Руслан Давыдов. Но документы Государственного архива Мурманской области дополняют и уточняют результаты его изысканий, а уж финальная часть этого повествования и вовсе до сей поры оставалась белым пятном на карте прошлого. Впрочем, обо всем по порядку.

Допущенная несправедливость была слишком очевидной, и, чтобы как-то сгладить ситуацию, 6 августа 1834 года русский министр иностранных дел граф Нессельроде и шведско-норвежский посланник барон Пальмстиерна подписали специальный протокол.

В нем утверждалось, что «коренные пазрецкие лопари, пользовавшиеся с незапамятных времен правом на ловлю семги в водах, принадлежащих ныне Норвегии, и имеющие для сего особенные заведения в помянутых водах, будут и впредь пользоваться сим правом в продолжение неопределенного времени».

Свидетельство о личности

Норвежцы, что вполне естественно, не особенно приветствовали осуществление иностранными гражданами каких бы то ни было прав на своей территории, но букву принятого протокола соблюдали. Согласно этой «букве» для предупреждения возможных злоупотреблений кольские власти обязывались раз в три года «доставлять Ост-Финмаркенскому начальству список пазрецких лопарей», каждый из которых вдобавок должен был получить свидетельство «с означением в оном имени, отчества и фамилии и удостоверяющее в том, что он действительно коренной пазрецкий житель».

На первых порах свидетельства и в самом деле выдавались. Потом о них забыли, как и о списках. Какое-то время все катилось по инерции, а затем норвежские чиновники стали препятствовать саамам в ведении промысла.

В сентябре 1871 года пристав 5-го стана Кемского уезда Лебедев сообщил уездному исправнику о поступивших к нему «словесных жалобах» пазрецких лопарей, а также о результатах своей беседы по ним с норвежским ленсманом (полицейский чин, аналогичный становому приставу в России. - Прим. ред.) Клерком. Клерк указал, что «ныне Кольским начальством... порядок вовсе не исполняется, почти никто из лопарей не имеет установленных свидетельств, и из Колы вовсе не сообщаются именные списки в Вадсе».

Проблему вскоре удалось решить. На запрос губернского руководства из МИДа ответили, что «восстановление права на ловлю семги в Норвегии... совершенно правильно», и 17 января 1872 года Архангельское губернское правление прислало в Колу распоряжение передать список заинтересованных лиц «Финмаркенскому начальству, с выдачей означенным лопарям свидетельств о личности предъявителя и о том, что он действительно коренной пазрецкий житель».

Ловили женщины и дети

Описание пазрецкого семужьего промысла оставил известный исследователь Дмитрий Бухаров, побывавший в 1883 году на Кольском полуострове. «В конце мая или начале июня, - пишет он, - лопари... берут свои семьи и отвозят их в Бегефиорд и Ярфьорд... в одно из 12 рыбных становищ в норвежских водах, где они с незапамятных времен занимались промыслом.

Распределение становищ между семействами производится раз в 12 лет, таким образом, что семейство, промышляющее в первом по списку становище, переходит на следующий год во второе и так далее, пока все отдельные семьи не перебывают по очереди во всех становищах, и тогда, т. е. по истечении 12 лет, снова бросается жребий и устанавливается новая очередь...

Семужьим промыслом занимаются главным образом женщины и подростки... Главную часть добытой семги отвозят в г. Вадзэ, где продают ее норвежским купцам или меняют на муку, соль и другие потребности. Лов семги в норвежских водах становится скуднее с каждым годом, а бывают и такие годы, где он совершенно ничтожен. Вообще, при благоприятных условиях он дает от 15 до 30 р. на семейство, при худших от 5 - 15 рублей».

Но даже эти невеликие деньги надо было суметь добыть, ибо со временем противодействие норвежцев становилось все сильней. В середине XIX столетия, воспользовавшись существовавшим запретом саамам на возведение постоянных жилых построек на своей земле, они сожгли строения старинного Пазрецкого летнего погоста в становище Песчаном и разорили находившуюся там Троицкую часовню. С тех пор промышлявшие семгу семейства жили в вежах - конусообразных шалашах, сложенных из березовых жердей и покрытых дерном.

Дрянь с китобойного завода

Правда, сами жители Пазреки тоже отчасти явились «кузнецами» собственного несчастья. В конце 1860-х годов они начали сдавать свои тони в аренду англичанам - любителям спортивного рыболовства. Был заключен официальный контракт на 12 лет с участием Министерства государственных имуществ.

За право поудить в устье реки Паз граждане Туманного Альбиона ежегодно платили 212 рублей - солидную по тем временам сумму. И безусловно, норвежские власти обратили внимание на то, что в России легко согласились уступить иностранцам права саамов на семужью рыбалку.

И предположили, что российское правительство не станет особенно упорствовать, если ему предложат выкуп за отказ от тех прав. Возможно, они даже надеялись, что сами русские выступят с такой инициативой, если создать лопарям невыносимые условия для ведения промысла.

И условия стали создавать. Борьба за рыбу шла нешуточная. И складывалась она не в пользу коренных жителей.

«Прежде некоторые семужьи тони лопарей, - докладывал в 1882 году кольскому уездному исправнику пристав 5-го стана Кемского уезда, - находились от церкви Бориса и Глеба на расстоянии 2-3 верст, а в настоящее время таковые тони уже расположены в 9-20 верстах от означенной церкви... где лов семги не всегда бывает удачен по причине того, что около Пазрецкого залива в Ровдинской губе имеется китобойный завод, с которого всякая дрянь бросается в океан; отчего портится в нем и воняет вода и этим самым сильно вредит приходу семги в губу и реку».

Кольский исправник тогда же донес о положении дел архангельскому губернатору, добавив, что китобойных заводов на самом деле два и уже строится третий, с открытием которого заход семги в места лопарских ловель должен окончательно прекратиться.

В ответ губернатор признал собственное бессилие, сообщив в начале 1883 года исправнику, что «жаловаться на устройство китобойных заводов, препятствующих промыслу семги» лопари «не имеют никакого основания, так как норвежцы на своей территории свободны заниматься всякими промыслами и устраивать заводы, какие они признают необходимыми».

Беспрекословно удалялись

11 января 1898 года на сходе в Пазреке чиновник по крестьянским делам Кольского уезда Таратин провел опрос саамов «о рыбных ловлях в губах Паз и Ровдины». Согласно данным опроса, российские подданные считали своими 9 тоней в Пазрецкой и 3 тони в Ровдинской губах.

Утрачены же, по их словам, были 2 и 6 тоней соответственно, то есть сорок процентов от общего количества. Утраченные 8 тоней были попросту захвачены норвежцами при разных обстоятельствах. Миролюбивые саамы «беспрекословно удалялись и в спор не вступали».

Но даже в тех местах, где они продолжали вести промысел, норвежцы, не стесняясь, ставили свои снасти - кильноты - между их гарвами и неводами. Уловы от этого сократились в несколько раз. Добывать семгу становилось все трудней и трудней.

В дальнейшем ситуация развивалась в том же ключе. По мере увеличения численности населения Финнмарка, его промышленного роста, промыслы пазрецких саамов подвергались все большему «стеснению», участились столкновения с оседлыми местными промышленниками.

Еще несколько тоней были заняты жителями Страны фьордов или оставлены из-за невозможности продолжать промысел. С обретением Норвегией в 1905 году государственной независимости решимость нашего северного соседа прекратить ежегодные промыслы российских граждан на своей территории проявлялась все настойчивей.

Не в деньгах счастье

Непрекращающиеся жалобы саамов, в свою очередь, привели к тому, что и в Министерстве иностранных дел посчитали оптимальным окончательно избавиться от проблемы - радикально. В 1906 году от норвежского правительства последовало предложение начать переговоры о выкупе прав на лопарские тони.

Российский МИД отношением от 30 ноября 1906 года просил министра внутренних дел передать этот вопрос в ведение архангельской губернской администрации, намекая, что наиболее выгодным его решением является именно выкуп. Копию направили архангельскому губернатору с просьбой «подвергнуть этот первостепенной важности вопрос тщательной и всесторонней разработке» и провести опрос заинтересованных в этом деле лопарей.

Но тут, что называется, нашла коса на камень. В феврале 1907 года настоятель Трифонова Печенгского монастыря архимандрит Ионафан, пазрецкий приходской батюшка Константин Щеколдин и чиновник по крестьянским делам 1-го участка Александровского уезда Мухин выяснили мнение саамов, «которые единогласно и решительно высказались против уступки норвежцам за денежное вознаграждение своих прав на семужьи тони в Пазрецкой и Ровдинской губах и постановили тогда ходатайствовать перед правительством о сохранении за ними и впредь права пользования 12 родовыми семужьими тонями».

Губернатор Сосновский, признавая правомерность требований лопарей, сомневался, однако, в том, что с норвежцами удастся договориться без каких-либо взаимных уступок. МВД препроводило необходимые документы в МИД, причем министр внутренних дел заявил, что «всецело поддерживает высказанное камергером Сосновским заключение».

Путем стеснений

28 марта 1912 года на имя министра внутренних дел было направлено обширное письмо, подписанное руководителем МИДа Сазоновым. В нем сообщалось, что «Министерство иностранных дел затруднилось с изысканием тех способов, которыми при наличии у нас с Норвегией нормальных, существующих между независимыми государствами, отношений... возможно было бы достичь осуществления выраженных нашими лопарями и поддержанных как местною администрацией, так и Министерством внутренних дел пожеланий».

В письме утверждалось, что «между норвежцами и прибывающими на семужий промысел пазрецкими лопарями происходит характерная, обычная борьба более культурной народности с менее культурною... Норвежцы напрягают все свои усилия к тому, чтобы путем последовательных стеснений вытеснить лопарей с их тоней», и в этом они «пользуются негласною поддержкою своих властей, старающихся соблюдать с внешней стороны корректность и беспристрастие, но втайне сочувствующих, конечно, своим соотечественникам и горячо желающим прекращения пользования лопарями естественными богатствами Норвегии».

В конце письма делался вывод, «что в интересах наших было бы, не давая Норвегии окончательно вытеснить наших пазрецких лопарей с их тонь в Южном Варангере без всякой на то компенсации, пойти навстречу норвежскому предложению о выкупе сказанных тоней и договориться о такой выкупной сумме, проценты с которой, равняясь среднему годовому заработку лопарей на семужьем лове в Пазрецком и Ровдинском заливах, представились бы справедливой компенсацией для лопарей за отказ от своих выговоренных Протоколом 1834 г. прав».

И следа не останется

А дальше события пошли по второму кругу. Снова начали опрашивать саамов, уже, видимо, апеллируя к мнению высокого ведомства. Наконец после долгих убеждений и уговоров те согласились, посчитав достаточной за отказ от промысла сумму в 5000 рублей на всю общину. Архангельский губернатор Бибиков полагал возможным увеличить ее до 6000 рублей, что составило бы 300-400 тысяч норвежских крон.

Юридическое оформление международного соглашения о выкупе вступило в завершающую фазу, когда к делу подключилась патриотическая общественность. В 1913 году в газетах «Вечернее время» и «Ночное время» появились публикации, смысл которых сводился к тому, что отказ от прав на тони в Пазрецкой и Ровдинской губах ошибочен и вреден, что это приведет к голоду и страданиям несчастных лопарей. Подобные публикации продолжались и на следующий год.

А потом началась Первая мировая война, и вопрос о выкупе отложили, чтобы он возник уже в других условиях, при другой власти. Но почва была подготовлена, и чиновник по крестьянским делам 1-го участка Александровского уезда Мухин еще в 1907 году написал оказавшиеся пророческими строки о том, что в случае лишения исконных прав на ловлю рыбы в отошедших к Норвегии некогда русских землях лопари «должны будут бросить искони насиженные летние места по берегам Пазреки... единственный оплот православия и исторический памятник - церковь святых Бориса и Глеба запустеет, пройдут века, и следа не останется в воспоминание того, что территория эта когда-то была русской землей, населенной полукочевниками-лопарями, сумевшими, однако, со времен Преподобного Трифона сохранить и свою веру, и свою национальность».

Почти так все в итоге и получилось.