ГОКУ Государственный архив Мурманской области

НА КРАЮ ЗЕМЛИ РУССКОЙ

Мы продолжаем публикацию цикла статей «На краю земли Русской», подготовленных сотрудником Государственного архива Мурманской области Дмитрием Ермолаевым и посвященных истории Борисоглебского храма на реке Паз и Пазрецкого саамского погоста. Предлагаем вашему вниманию девятую часть этого цикла.

9. ОТОРВАННЫЕ ОТ МИРА

Мало заглядывают русские

Долгое время Пазрека оставалась исключительно саамским селением. Удаленность и гримасы транспорта приводили к тому, что добраться до нее из Норвегии было гораздо проще, чем из России. А потому иностранцы даже в конце XIX столетия бывали там куда чаще русских.

Показательный эпизод, относящийся к этому времени, приводит в путевых заметках, опубликованных в 1898 году, писатель Александр Слезкинский. «В погосте я встретил священника отца Константина, который любезно пригласил меня к себе, - рассказывает он о визите в Пазреку. - Прежде всего, батюшка выразил сожаление, что в пазрецкую местность очень мало заглядывают русские, а больше являются иностранные путешественники и живут по несколько дней.

- Я десять лет веду книгу, - сказал священник, - и прошу путешествующих записывать свои фамилии. - Он подал мне книгу и прибавил: - Не угодно ли полюбопытствовать, все - иностранные гости.
Правда, стояли английские, французские, голландские имена».

Лишь после образования в 1874 году самостоятельного Пазрецкого прихода рядом с оленными людьми поселились священник и псаломщик с семьями. Позже на постоянное жительство приехал урядник, потом - пограничники и учитель. В этом обособленном от остальной России, лишенном мало-мальски сносных путей сообщения, отрезанном от благ цивилизации уголке жилось им непросто.

Полукочевой образ жизни саамов мало подходил для привычных к совершенно иному укладу русских поселенцев. «Около церкви земли русской мало, - докладывал вышестоящему начальству в 1878 году настоятель Борисоглебского храма Константин Прокопьевич Щеколдин, подчеркивая, что лопари «живут, поэтому, большую часть года далеко», а в Пазреке «живут самое короткое время». В общем, русские зачастую оставались в саамском поселке одни, что только усиливало для них впечатление оторванности от мира.

Из имущества - корова и одежда

Попытки везде и всюду следовать за паствой предпринимались священником не раз, но постоянные переезды с места оказались ему не под силу. В конечном счете был найден компромисс: Щеколдин жил в Пазреке, а в холодное время года отправлялся в зимний лопарский погост, находившийся неподалеку от нынешнего административного центра Печенгского района Мурманской области поселка Никель.

Еще одним начинанием, предпринятым в подражание лопарям, стал эксперимент с разведением при храме оленей. Как пояснял отец Константин, «в 1888 году в пазрецкую церковь зимою один лопарь пожертвовал оленя - теленка-самку, и причт церкви со старостою для пробы решились не продавать, в надежде, не будет ли приплода. Зимою в 1888 году он и ходил с пазрецкими оленями, а весною с таковыми же по примеру лопарей отпустили на волю».

Но и эта попытка жить, как саамы, окончилась разочарованием. «Осенью в том году никто его (оленя. - Д. Е.) не видел и не нашел, - расстраивался Константин Прокопьевич. - По сему случаю уже можно судить, что о разведении оленей думать трудно, и они потребуют только одного расхода».

Материальными излишествами в Пазреке, конечно, и не пахло. Существование было скудным, на грани выживания. Вот лишь один пример. «Псаломщик моего прихода Николай Александров Попов волею Божиею скончался от воспаления легких, - рапортовал отец Константин кольскому благочинному 12 июля 1892 года. - После смерти псаломщика остались у него жена Марфа Иванова Попова 35 лет от роду и шестеро детей, именно: сыновья: Александр 11 лет, обучающийся в приготовительном классе, Иван и дочери Афанасия 17 лет, Анна 15 л., Ольга 3 лет и Клавдия 2 лет. Имущества после смерти отца их никакого почти не осталось, кроме одной коровы и одежды».

На казенных квартирах

Жизнь на окраине страны была суровой в самом прямом смысле слова. В статье памяти Щеколдина, помещенной в «Архангельских епархиальных ведомостях», было особо указано, что «ему были хорошо известны и кережные (кережа - саамские сани, напоминающие по форме лодку. - Д. Е.) путешествия «под снегом», и бушующий снежный океан тундры с непроницательным белым мраком вокруг, и плаванье на шняках по гребням океанских валов.

Не дрогнула его мужественная душа и после того, как близкая опасность гибели в тундре захватила его врасплох, и он, коченея от холода, одинокий в снегах, ожидал заплутавшегося лопаря, он не утратил присущего ему самообладания и после пережитого тяжелого испытания не ушел из духовно близкой ему Лапландии».

Важным и сложным оставался «квартирный» вопрос. К услугам приезжих была небольшая гостиница. Сруб ее был приобретен известным меценатом Саввой Мамонтовым и, если верить воспоминаниям художника Павла Кузнецова, побывавшего в Пазреке в 1902 году, представлял из себя... железнодорожный вокзал.

Савва Иванович, возглавлявший какое-то время правление общества Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги, просто перевез одно из стандартных станционных зданий из Архангельска в Пазреку и приспособил его для местных нужд. На общественных началах этим мини-отелем заведовала дочь Щеколдина Агния.

Русская администрация Пазреки жила в казенных жилищах. Своих домов у ее представителей не было, а ютиться в саамских избушках, тесных и неустроенных, не представлялось возможным.

Неудивительно поэтому, что, по свидетельству однокашника отца Константина по Архангельской семинарии священника Иоанна Глебовского, побывавшего в Пазреке в 1914 году, Щеколдин в беседе с ним «наиболее всего остановился на мысли о выходе за штат по болезни и о том, где он будет жить, когда должен будет выселиться из казенного помещения причтового дома».

Единственный (составлявший исключение, только подчеркивавшее правило) частный русский дом на всю округу находился на другой стороне реки Паз неподалеку от Борисоглебского водопада и принадлежал двум состоятельным дамам, как тогда говорили, компаньонкам, - Ольге Юрьевой и Наталье Любовицкой.

Дом, так же как в свое время храм, был срублен в Архангельске и в разобранном виде доставлен в Пазреку по морю. Собирали его архангельские рабочие летом 1910 года. Внутреннюю и наружную отделку строения произвели плотники, печники и столяры Печенгского монастыря.
Здание, по отзывам современников, было «чрезвычайно комфортабельным», с центральным отоплением. Юрьева и Любовицкая проживали в нем до 1918 года. В честь компаньонок мыс, где оно стояло, и находящаяся поблизости гора получили имя «Барынь».

Для удовольствия не стрелять

Пограничники, появившиеся в селении в революционном 1917-м, проблему размещения решили просто - поселились в доме церковно-приходской школы, благо занятия тогда уже не велись. Причем в служебной инструкции, служившей им руководством к действию, во избежание всяких жилищных недоразумений специально указывалось, что «в помещении команды спать посторонним лицам строго воспрещается».

Кроме того, чинам пограничной охраны, помимо обязательного ежедневного дежурства предписывалось «стрельбу из винтовок ради удовольствия не производить. Патронам вести учет. Как можно строже следить за тем, чтобы через Борисоглебский погост не проходили в ту или другую сторону подозрительные лица».

У не подозрительных лиц рекомендовалось проверять документы и заносить их имена и фамилии в тетрадь «с указанием числа и месяца, когда они прошли». Порядки на пазрецком рубеже все еще оставались достаточно вольными, о чем можно судить по включенному в инструкцию отдельным пунктом предостережению: «Всем воинским чинам никак не следует отлучаться из места охраны за границу  (в Киркенес) без особо уважительных причин».

Снабжение пограничников оставляло желать лучшего. В марте 1918 года приехавший из Мурманска с проверкой контрразведчик Николай Черногоров зафиксировал печальную действительность, известив военное начальство, что «вследствие отсутствия продовольственной базы» чины пограничной стражи «должны в ущерб своим прямым обязанностям добывать себе пропитание рыбной ловлей...и...ходить за несколько верст в лес для рубки дров».

Деньги на ремонт и жалование

В 1916 году в церковь Бориса и Глеба вместо умершего отца Константина Щеколдина был назначен новый священник - Назарий Синцов, переведенный из Кузомени. В начале мая 1918-го вместе со всем саамским и русским населением, включая пограничников, он эвакуировался на норвежскую территорию, опасаясь прихода белофиннов.

- Население Салмиярви бежало к границе, утверждая, что финские белогвардейцы продвигаются на север, - рассказывал Синцов корреспонденту газеты «Финмаркен» об исходе из Пазреки. Сначала мы восприняли это спокойно, но когда сколты (приграничные саамы - Д.Е.) начали рассказывать новости одну ужаснее другой и явно могли доказать справедливость своих слов, мы вынуждены были им поверить.

После того, как белофиннов удалось отогнать, отец Назарий в поселок у Борисоглебского храма уже не вернулся. И пограничники тоже. Шла Гражданская война.

При белых единственным официальным лицом, представлявшим в Пазреке российскую власть, стал учитель Петр Красовский, назначенный в конце 1918 года заведовать местной школой. В его письмах и отчетах нарисована картина жизни окраинного селения на переломе эпох.

«19 декабря 1918 г. я вступил в исполнение обязанности учителя Пазрецкого училища, - извещал он Александровскую уездную земскую управу. - Прошу выслать деньги на ремонт и жалованье. Дрова 200 рублей за «кубик» (кубометр - Д.Е.) - только привезти».

На пище святого Антония

Уровень образованности местных жителей Красовский счел вполне удовлетворительным. «Лопари почти все грамотны и говорят по-русски, но частое сношение с финнами и норвежцами приводит к тому, что очень редко можно слышать здесь русскую речь», - информировал он вышестоящее руководство.

«В 1919 г. занятия начались с 20 января, - отчитывался Красовский позже. - ученики разделены на две группы: 1) первый год и плохо говорящие по-русски; 2) два и три года учившиеся в училище. Всего семь мальчиков-лопарей».

«Сообщения с Печенгой в полном смысле нет, - описывал учитель в апреле 1919-го сложности приграничного бытия. - Раньше иногда лопари ездили за продуктами, теперь же... поездки прекратились. Чтобы не умереть с голоду, они работают в Норвегии. Стоимость русского рубля приведена к нулю. Прошу обратить внимание управу на бедственное положение лопарей».

Беспокоило Красовского усиление норвежского влияния. «Мы сидим на пище святого Антония (то есть живем впроголодь - Д.Е.). Конечно, сами мы не обращаемся к «милым соседям» с просьбой. Всё ожидаем, что на помощь придет к нам русское правительство».

Увы, русские белые власти сами находились в тисках жесточайшего кризиса, и помочь лопарям не могли. Педагогическая деятельность Красовского прервалась в середине августа 1919 года, когда его командировали на учительские курсы в Архангельск.

«После поездки в Мурманск, - возмущался он накануне отъезда, - я нашел училище открытым. Замки, мною навешенные, сорваны... Жители находятся на рыбном промысле».

Последними русскими поселенцами в Пазреке стали бойцы Красной Армии и пограничники, охранявшие этот клочок земли с апреля 1920-го по февраль 1921 года. До тех пор пока, согласно Тартусскому мирному договору, у Пазреки не появились новые хозяева - финны.